Автор: Lin-X
Название: В той, прошлой жизни (Свечи и вальсы)
Заявка: Альварес: "Джинни/Луна (во время войны, не флафф). Рейтинг желателен честный R, но в принципе это не главное. Хочется каноничности и интересных отношений, не надо чистого ангста или флаффа - только если всего по чуть-чуть".
Примечание: всё-таки ангста чуть больше, чем надо. Война ведь. Да и рейтинг не выдержан((((
о Выручай-комнате, свечах и вальсахДжинни Уизли похожа на солнечный лучик – теплая, рыжая, яркая и подвижная. Она очень любит солнце – подставлять ладони под ласковое тепло и щуриться, так, чтобы вокруг глаз появлялись смешные морщинки. И, наверно, именно поэтому она вдвойне ненавидит эту военную осень – сырую, туманную, темную, с гнетущими свинцовыми тучами на небе, постоянными дождями и практически полным отсутствием солнечного света. В школе тоже словно стало темнее, несмотря на удвоенное количество факелов в коридорах, классах и гостиных, и холоднее. Джинни кажется, что всё дело в отсутствии Гарри, чувства к которому согревали и освещали ее жизнь раньше.
Она часто бесцельно слоняется по коридорам вместо уроков, особенно вместо ЗОТИ, и однажды набредает на Выручай-комнату. С тех пор она каждый вечер приходит сюда. Комната всегда одинаковая – огромный зал со сводчатым потолком, французские окна с тяжелыми бархатными портьерами, никогда не горящий камин и гладкий, сияющий паркет, отражающийся в зеркальных стенах. Этот зал напоминает Джинни балетный класс с картинки в сто лет назад – в прошлой жизни! – прочитанной маггловской книге. И ей нравится думать, что это он и есть.
Джинни садится у окна, обняв руками колени, и, прислонившись виском к холодному стеклу, слушает, как по нему стучат капли дождя. Рядом с ней на полу стоит свеча, и ее неверное, танцующее пламя отражается в зеркалах, образуя бесконечный коридор. Девушка с тревожным любопытством всматривается в него и, поддавшись искушению, шепчет:
- Суженый мой, явись ко мне! – и тут же громко и невесело смеется – настолько нелепо и неуместно звучат слова наивного маггловского заговора в этой комнате, являющейся чистой магией.
И когда в глубине зеркал начинают мелькать смутные тени, Джинни решительно накрывает свечу ладонью, погружая комнату в густой полумрак. Боль от ожога граничит с мрачным удовлетворением – больно, значит, еще жива.
* * *
На истории магии Джинни обнаруживает, словно проснувшись, что рядом с ней сидит Луна Лавгуд. Джинни недовольно морщится, разглядывает соседку из-под полуопущенных ресниц. Длинная, небрежная коса, перетянутая обрывком шнурка, волшебная палочка за ухом, короткие, до крови сгрызенные ногти. И какой-то безысходностью и смиренностью веет от всей ее тонкой нескладной фигурки. Джинни чувствует, как щиплет в носу, жжет в глазах и першит в горле, и с удивлением понимает, что вот-вот разрыдается – от жалости к Луне, к себе, ко всей этой нелепой жизни. А Луна наклоняется к ней и шепчет доверительно:
- Мы с девочками решили, что нужно возродить Отряд Дамблдора!
И Джинни задевает это "мы" – слишком уж много причастности и какой-то интимности кроется за коротким словом.
- Возрождайте, - равнодушно бросает она, думая о том, что совершенно не желает знать, что это за "девочки", когда и как им пришла в голову эта, несомненно, блестящая идея, и куда делась та дружба, которая вроде бы связывала ее с Луной.
"В прошлой жизни", - напоминает себе Джинни. – "Это все осталось – там".
- Нам нужен лидер, - нараспев говорит Луна, теребя кончик косы. – Такой же сильный, как Гарри. И ты можешь им стать.
Джинни смотрит, ожидая традиционной фразы про морщерогих кизляков или еще какую-нибудь дрянь, но понимает – ее не будет. Чертова война меняет даже таких, как Луна.
- Приходи в восемь в Выручай-комнату, поговорим, - отвечает Джинни. И с удивлением видит, что невозможная Луна улыбается – оказывается, что-то все же неизменно.
* * *
Джинни сидит в излюбленной позе у окна и задумчиво водит ладонью над пламенем свечи, успевая отдёрнуть руку за мгновение до того, как почувствовать боль. Часы на каминной полке показывают пятнадцать минут девятого, и Джинни вздыхает – видимо, Лавгуд уже не придет, а разговор на уроке и вовсе приснился.
Но дверь с тихим скрипом открывается, пропуская внутрь тонкую гибкую фигурку. Луна легкой танцующей походкой пересекает зал и садится рядом с Джинни, зеркально повторяя ее позу, и пристально смотрит на отражение свечи в окне.
- Почему здесь так темно? – спрашивает она своим безмятежным голосом, но глаза у нее – настороженные, внимательные и пронзительные.
По всей комнате вспыхивают свечи, становится светло и как-то торжественно.
- Здесь можно танцевать! – с восторгом говорит Луна, вскакивает и кружится, раскинув руки, напевая тихонько какую-то мелодию.
- Что ты поёшь? – хмурится Джинни, пытаясь уловить ускользающий ответ.
- Это вальс, - отвечает Луна и останавливается посреди зала, раскачивается на месте, обхватив себя тонкими руками, и множится, отражаясь в бесконечных зеркалах.
- Это не вальс, – трясет головой Джинни. – Вальс – он вот такой.
И она начинает петь, хрипло, неуверенно и тихо, забывая мелодию раньше, чем заканчивается фраза. Луна тихонько подпевает тонким высоким голосом, продолжая раскачиваться, и внезапно говорит:
- Мама учила меня танцевать вальс. Давно.
И Джинни, резко обрывая пение, мысленно добавляет привычное "В прошлой жизни".
* * *
Джинни нравится чувствовать себя лидером – она с угрюмым удовольствием ведет занятия ОД, пишет по ночам дерзкие надписи на сырых холодных стенах школы, а по вечерам приходит в Выручай-комнату и подолгу сидит у холодного окна, слушая дождь и напевая вальс.
В один из таких холодных вечеров – всё тепло тоже осталось в той, прошлой жизни – к ней присоединяется невозможная Луна. Она не мешает, просто садится рядом, спрятав глаза под длинной, неровно отросшей спутанной челкой, и молчит, изредка – мурлычет вальс. Мелодия вплетается в шум дождя и уютное потрескивание каминного пламени, и Джинни снова становится невыносимо жаль себя. Она обнимает колени руками, утыкается в них лбом и рыдает – безутешно, навзрыд, отчаянно желая, чтобы от плача разорвалось сердце. Луна обнимает ее тонкими руками и прикасается губами к виску. Губы Луны сухие и горячие, ее длинные светлые волосы смешиваются с волосами Джинни и щекочут ее распухший от слёз нос, когда Луна сбивчиво шепчет что-то бессмысленное, успокаивая. Джинни с удивлением понимает – Луна ее жалеет. Так, как в детстве жалела мама – нежно и незаметно. И Джинни снова захлёбывается рыданиями, но уже от облегчения, что кому-то не безразличны ее слёзы, и, выплакав душу до капли, засыпает на остром худеньком плече Луны.
А Луну жалеть не стоит. Она сильнее многих.
* * *
Джинни открывает глаза. Над ней незнакомый потолок, и ей очень и очень холодно. Стоит подумать об этом, становится заметно теплее. Она в Выручай-комнате. На потолке услужливо вспыхивает сотней свечей люстра. Джинни потягивается, разминая затекшие мышцы, и обнаруживает, что совершенно обнажена. Ей не страшно и не стыдно – страх и стыд остались в прошлой жизни.
Ей любопытно.
Куча покрывал рядом с Джинни шевелится и являет миру заспанную и помятую Луну. Джинни облегченно вздыхает, встает, совершенно не стесняясь своей наготы, и подходит к окну. Яркий, холодный солнечный свет обнимает ее фигуру и вплетается в рыжие волосы, струящиеся по стройной спине до самой талии.
- Доброе утро, - шелестит за спиной неземной голос Луны.
- Доброе, - отвечает Джинни и прислоняется пылающим лбом к стеклу. – А что здесь вчера было?
- Ничего, – Джинни чувствует, что Лавгуд пожимает плечами. – Ты заснула. А я тебя раздела.
- Зачем?
- Просто так. Полюбоваться.
Это так странно – чувствовать на шее чужое теплое дыхание и невесомые прикосновения теплых маленьких ладошек к напрягшейся груди.
Гарри никогда не прикасался к ней так – тогда, в прошлой жизни. Джинни закрывает глаза и слушает стук своего сердца, краешком сознания отмечая, острый влажный язычок, исследующий все изгибы и впадины ее тела, настойчивые губы, сладко терзающие каждый дюйм бледной кожи, тонкие пальцы, неожиданно сильно и крепко сжимающие ее запястья, оставляя синяки.
Джинни мысленно прощается с Гарри. Ей кажется правильным, что плавясь на губах Луны, она шепчет его имя – так она вымаливает его прощение. И становится жизненно важным расчесав пальцами волосы Лавгуд, пахнущие летним дождем, стянуть с покорных плеч измятую мантию, проложить цепочку поцелуев от маленького, бархатистого ушка до глубокой ямочки пупка, огладить ладонями плоские, стыдливо сведенные бедра и легким нажатием развести их в стороны…
И сквозь пелену, окутывающую ее сознание, перед тем, как упасть на пол и подмять под себя сумасшедшее улыбающуюся Луну, Джинни смеется, страшным, исступленным смехом.
Она знает, что та, прошлая жизнь наконец-то отпустила ее из своих душных объятий.
А будущее – туманно. Да ну и Мерлин с ним.
Название: В той, прошлой жизни (Свечи и вальсы)
Заявка: Альварес: "Джинни/Луна (во время войны, не флафф). Рейтинг желателен честный R, но в принципе это не главное. Хочется каноничности и интересных отношений, не надо чистого ангста или флаффа - только если всего по чуть-чуть".
Примечание: всё-таки ангста чуть больше, чем надо. Война ведь. Да и рейтинг не выдержан((((
о Выручай-комнате, свечах и вальсахДжинни Уизли похожа на солнечный лучик – теплая, рыжая, яркая и подвижная. Она очень любит солнце – подставлять ладони под ласковое тепло и щуриться, так, чтобы вокруг глаз появлялись смешные морщинки. И, наверно, именно поэтому она вдвойне ненавидит эту военную осень – сырую, туманную, темную, с гнетущими свинцовыми тучами на небе, постоянными дождями и практически полным отсутствием солнечного света. В школе тоже словно стало темнее, несмотря на удвоенное количество факелов в коридорах, классах и гостиных, и холоднее. Джинни кажется, что всё дело в отсутствии Гарри, чувства к которому согревали и освещали ее жизнь раньше.
Она часто бесцельно слоняется по коридорам вместо уроков, особенно вместо ЗОТИ, и однажды набредает на Выручай-комнату. С тех пор она каждый вечер приходит сюда. Комната всегда одинаковая – огромный зал со сводчатым потолком, французские окна с тяжелыми бархатными портьерами, никогда не горящий камин и гладкий, сияющий паркет, отражающийся в зеркальных стенах. Этот зал напоминает Джинни балетный класс с картинки в сто лет назад – в прошлой жизни! – прочитанной маггловской книге. И ей нравится думать, что это он и есть.
Джинни садится у окна, обняв руками колени, и, прислонившись виском к холодному стеклу, слушает, как по нему стучат капли дождя. Рядом с ней на полу стоит свеча, и ее неверное, танцующее пламя отражается в зеркалах, образуя бесконечный коридор. Девушка с тревожным любопытством всматривается в него и, поддавшись искушению, шепчет:
- Суженый мой, явись ко мне! – и тут же громко и невесело смеется – настолько нелепо и неуместно звучат слова наивного маггловского заговора в этой комнате, являющейся чистой магией.
И когда в глубине зеркал начинают мелькать смутные тени, Джинни решительно накрывает свечу ладонью, погружая комнату в густой полумрак. Боль от ожога граничит с мрачным удовлетворением – больно, значит, еще жива.
* * *
На истории магии Джинни обнаруживает, словно проснувшись, что рядом с ней сидит Луна Лавгуд. Джинни недовольно морщится, разглядывает соседку из-под полуопущенных ресниц. Длинная, небрежная коса, перетянутая обрывком шнурка, волшебная палочка за ухом, короткие, до крови сгрызенные ногти. И какой-то безысходностью и смиренностью веет от всей ее тонкой нескладной фигурки. Джинни чувствует, как щиплет в носу, жжет в глазах и першит в горле, и с удивлением понимает, что вот-вот разрыдается – от жалости к Луне, к себе, ко всей этой нелепой жизни. А Луна наклоняется к ней и шепчет доверительно:
- Мы с девочками решили, что нужно возродить Отряд Дамблдора!
И Джинни задевает это "мы" – слишком уж много причастности и какой-то интимности кроется за коротким словом.
- Возрождайте, - равнодушно бросает она, думая о том, что совершенно не желает знать, что это за "девочки", когда и как им пришла в голову эта, несомненно, блестящая идея, и куда делась та дружба, которая вроде бы связывала ее с Луной.
"В прошлой жизни", - напоминает себе Джинни. – "Это все осталось – там".
- Нам нужен лидер, - нараспев говорит Луна, теребя кончик косы. – Такой же сильный, как Гарри. И ты можешь им стать.
Джинни смотрит, ожидая традиционной фразы про морщерогих кизляков или еще какую-нибудь дрянь, но понимает – ее не будет. Чертова война меняет даже таких, как Луна.
- Приходи в восемь в Выручай-комнату, поговорим, - отвечает Джинни. И с удивлением видит, что невозможная Луна улыбается – оказывается, что-то все же неизменно.
* * *
Джинни сидит в излюбленной позе у окна и задумчиво водит ладонью над пламенем свечи, успевая отдёрнуть руку за мгновение до того, как почувствовать боль. Часы на каминной полке показывают пятнадцать минут девятого, и Джинни вздыхает – видимо, Лавгуд уже не придет, а разговор на уроке и вовсе приснился.
Но дверь с тихим скрипом открывается, пропуская внутрь тонкую гибкую фигурку. Луна легкой танцующей походкой пересекает зал и садится рядом с Джинни, зеркально повторяя ее позу, и пристально смотрит на отражение свечи в окне.
- Почему здесь так темно? – спрашивает она своим безмятежным голосом, но глаза у нее – настороженные, внимательные и пронзительные.
По всей комнате вспыхивают свечи, становится светло и как-то торжественно.
- Здесь можно танцевать! – с восторгом говорит Луна, вскакивает и кружится, раскинув руки, напевая тихонько какую-то мелодию.
- Что ты поёшь? – хмурится Джинни, пытаясь уловить ускользающий ответ.
- Это вальс, - отвечает Луна и останавливается посреди зала, раскачивается на месте, обхватив себя тонкими руками, и множится, отражаясь в бесконечных зеркалах.
- Это не вальс, – трясет головой Джинни. – Вальс – он вот такой.
И она начинает петь, хрипло, неуверенно и тихо, забывая мелодию раньше, чем заканчивается фраза. Луна тихонько подпевает тонким высоким голосом, продолжая раскачиваться, и внезапно говорит:
- Мама учила меня танцевать вальс. Давно.
И Джинни, резко обрывая пение, мысленно добавляет привычное "В прошлой жизни".
* * *
Джинни нравится чувствовать себя лидером – она с угрюмым удовольствием ведет занятия ОД, пишет по ночам дерзкие надписи на сырых холодных стенах школы, а по вечерам приходит в Выручай-комнату и подолгу сидит у холодного окна, слушая дождь и напевая вальс.
В один из таких холодных вечеров – всё тепло тоже осталось в той, прошлой жизни – к ней присоединяется невозможная Луна. Она не мешает, просто садится рядом, спрятав глаза под длинной, неровно отросшей спутанной челкой, и молчит, изредка – мурлычет вальс. Мелодия вплетается в шум дождя и уютное потрескивание каминного пламени, и Джинни снова становится невыносимо жаль себя. Она обнимает колени руками, утыкается в них лбом и рыдает – безутешно, навзрыд, отчаянно желая, чтобы от плача разорвалось сердце. Луна обнимает ее тонкими руками и прикасается губами к виску. Губы Луны сухие и горячие, ее длинные светлые волосы смешиваются с волосами Джинни и щекочут ее распухший от слёз нос, когда Луна сбивчиво шепчет что-то бессмысленное, успокаивая. Джинни с удивлением понимает – Луна ее жалеет. Так, как в детстве жалела мама – нежно и незаметно. И Джинни снова захлёбывается рыданиями, но уже от облегчения, что кому-то не безразличны ее слёзы, и, выплакав душу до капли, засыпает на остром худеньком плече Луны.
А Луну жалеть не стоит. Она сильнее многих.
* * *
Джинни открывает глаза. Над ней незнакомый потолок, и ей очень и очень холодно. Стоит подумать об этом, становится заметно теплее. Она в Выручай-комнате. На потолке услужливо вспыхивает сотней свечей люстра. Джинни потягивается, разминая затекшие мышцы, и обнаруживает, что совершенно обнажена. Ей не страшно и не стыдно – страх и стыд остались в прошлой жизни.
Ей любопытно.
Куча покрывал рядом с Джинни шевелится и являет миру заспанную и помятую Луну. Джинни облегченно вздыхает, встает, совершенно не стесняясь своей наготы, и подходит к окну. Яркий, холодный солнечный свет обнимает ее фигуру и вплетается в рыжие волосы, струящиеся по стройной спине до самой талии.
- Доброе утро, - шелестит за спиной неземной голос Луны.
- Доброе, - отвечает Джинни и прислоняется пылающим лбом к стеклу. – А что здесь вчера было?
- Ничего, – Джинни чувствует, что Лавгуд пожимает плечами. – Ты заснула. А я тебя раздела.
- Зачем?
- Просто так. Полюбоваться.
Это так странно – чувствовать на шее чужое теплое дыхание и невесомые прикосновения теплых маленьких ладошек к напрягшейся груди.
Гарри никогда не прикасался к ней так – тогда, в прошлой жизни. Джинни закрывает глаза и слушает стук своего сердца, краешком сознания отмечая, острый влажный язычок, исследующий все изгибы и впадины ее тела, настойчивые губы, сладко терзающие каждый дюйм бледной кожи, тонкие пальцы, неожиданно сильно и крепко сжимающие ее запястья, оставляя синяки.
Джинни мысленно прощается с Гарри. Ей кажется правильным, что плавясь на губах Луны, она шепчет его имя – так она вымаливает его прощение. И становится жизненно важным расчесав пальцами волосы Лавгуд, пахнущие летним дождем, стянуть с покорных плеч измятую мантию, проложить цепочку поцелуев от маленького, бархатистого ушка до глубокой ямочки пупка, огладить ладонями плоские, стыдливо сведенные бедра и легким нажатием развести их в стороны…
И сквозь пелену, окутывающую ее сознание, перед тем, как упасть на пол и подмять под себя сумасшедшее улыбающуюся Луну, Джинни смеется, страшным, исступленным смехом.
Она знает, что та, прошлая жизнь наконец-то отпустила ее из своих душных объятий.
А будущее – туманно. Да ну и Мерлин с ним.
-
-
16.11.2009 в 23:17Замечательный фик
Есть, правда, пара опечаток, но они совсем не портят впечатления =)
-
-
17.11.2009 в 01:15-
-
17.11.2009 в 08:01Альварес спасибо, я очень рада, что мое творение Вам понравилось
-
-
17.11.2009 в 12:32Джинни недолюбливаю, но у вас она мне понравилась. А Луна, на мой взгляд, вообще совершенно в характере)
Из опечаток только пару раз углядела отсутствующие запятые, но чтению это, в целом, не помешало совсем.
-
-
17.11.2009 в 12:56-
-
17.11.2009 в 13:24Prosto_YA!
ну ты в курсе